8 июля исполнилось 305 лет со дня рождения Прокофия Акинфиевича Демидова (1710 – 1786), внука основателя династии промышленников и сына металлургического короля Акинфия Никитича. За три с лишним века, казалось бы, можно разобраться, что же в этом человеке искреннее, идущее от души, а что – показное, «для публики». Но фигура эта была столь противоречива, столько в ней перемешалось хорошего и плохого, так она обросла слухами и легендами, что и сегодня исследователи спорят об истинном лице Прокофия Анкинфиевича.
«Как жадный веселюсь на растения»
Раскладывать жизнь и поступки Прокофия Акинфиевича по схеме «хорошее – сюда, плохое – туда» никак не получается, слишком уж тесно связано у него одно с другим. Ну вот, например, ботаника, которая влекла его с молодых лет. Он увлекся ей еще на Урале, где успешно занимался садоводством и цветоводством. Позже, живя в Туле, переписывался с известным натуралистом академиком Аммоном, вложил в сады демидовских усадеб в Оружейной слободе и «на плотине» – при заводе много времени, сил и денег. А сколько и того, и другого, и третьего стоило создание московского сада, заложенного в 1756 году!
По слову Прокофия семьсот человек около двух лет трудились на окраине города по Калужской дороге: формировали на высоком берегу Москвы-реки уступы под зеленые террасы 202-метровой длины, соединяли их «сходами» – лестницами, высаживали по всему амфитеатру растения. Сад закладывался как плодовый, но затем его перепрофилировали «для одной ботаники». Были тут деревья и кустарники, гряды с растениями в грунте и в горшках, и оранжереи, и птичник: «У меня перелиняли соловьи и едва запели, только не громко», – писал родным Прокофий. Все работы в саду производились «под присмотром самого почтеннейшего Господина сего сада», – отмечал академик Паллас.
К концу 1780-х годов демидовский сад превысил по площади десять десятин, а по богатству коллекции стал одним из лучших не то, что в России – во всей Европе! В нем было представлено восемь тысяч растений, собранных «из четырех частей света». Прокофий Акинфиевич первым из столичных богачей открыл свой сад для публики, и не удивительно, что москвичи и гости столицы валом валили поглазеть на ботанические редкости. Не обходились и без того, чтобы отщипнуть особо понравившийся цветок. На пользу растениям это не шло, а хозяина сада раздражало до того, что однажды он вместо статуй расставил на террасах голых мужиков, пугавших охотниц до «редкостной флоры».
Нескучный человек
Эксцентричные выходки Прокофия Акинфиевича никому не давали скучать – ни простому люду, ни знати, ни даже царствующим особам. При Елизавете Петровне заподозрен он был в авторстве сатир на сильных мира сего. Императрица повелела сии писания собрать и публично сжечь в Москве «под виселицею рукою палача». На эту церемонию Демидов явился с оркестром, трубы и литавры которого превратили мрачное действо в веселую шутку. Екатерина II иначе как «дерзким болтуном» Прокофия Акинфиевича не называла. И когда ей потребовались деньги на турецкую войну, сама обращаться к нему не стала – поручила это дело Орлову. Демидов четыре миллиона дал, но заявил, что дает их именно Орлову, а не Екатерине, для которой и алтына не нашел бы, потому что «искони у него норов такой: ни гроша тому, кто посечь может».
Если уж с правящими особами Демидов не церемонился, то с иностранцами – тем более. Обидели его как-то англичане, сбыв некачественный товар. В отместку Прокофий Акинфиевич скупил в России всю пеньку и приплывшим за ней аглицким гостям заломил такую цену, что тем пришлось вернуться домой ни с чем. А на следующий год они вынуждены были заплатить Демидову еще больше – без пеньки-то и парусного флота нет… То-то посмеялись над ними русские купцы!
Но уже не только купечество – вся Москва потешалась, глядя на выезд Прокофия Акинфиевича в яркой оранжевой карете с тремя парами лошадей, из которых две крупные и четыре – маленькие, с карликом и великаном в форейторах. Ливреи на них тоже были «с изюминкой»: половина – из атласа с золотыми галунами, другая – из грубого рядна, одна нога – в модном башмаке с пряжкой и шелковом чулке, вторая – в лаптях и онучах… А когда в столице пошла мода на очки, Демидов оснастил ими не только всю свою челядь, но и лошадей, собак и прочую домашнюю живность, в том числе живших в комнатах господского дома орангутангов.
Но самым знаменитым чудачеством Прокофия Акинфиевича стало катание летом на санях по трехверстной дороге до калужской заставы и обратно, засыпанной солью. А после этой прогулки народу было разрешено собрать с дороги соль, стоившую тогда немалых денег.
«Я уж дурачиться по своему летучему разуму определить себя хочу», «Я люблю разное… мешаю дело с бездельем», – признавался Прокофий Акинфиевич в письмах, подчеркивая, что дурачится он вполне сознательно.
Широкие жесты
Первого сентября 1763 года Екатерины II повелела устроить на Москве воспитательный дом для «приносных», незаконнорожденных детей. На это дело она выделила сто тысяч рублей, менее скромные пожертвования поступили от наследника престола и приближенных ко двору. А Демидов перещеголял всех – отвалил на «несчастнорожденных», как он их называл, 1 107 000 рублей серебром или свыше 3 миллионов в ассигнациях.
Он вообще был щедрым благотворителем. Составленный в 1841 году «Перечень пожертвований, сделанных родом Демидовых государству и общественным учреждениям», отдает ему абсолютное лидерство по объему направленных на благотворительность средств. Московскому университету, например, Прокофий Акинфиевич выделил 70 тысяч рублей ассигнациями. Для первого российского вуза он также положил в банк 20 тысяч рублей, проценты с этого капитала шли на «демидовский пансион» – помощь беднейшим студентам. На все это Гавриил Державин откликнулся строчками:
Демидов, что с терпеньем
Свой век казну копил, и вдруг
Дал миллионы для наук.
На деньги Демидова впервые было учреждено в Москве Коммерческое училище для детей купцов. Набор на учебу производился раз в три года, однако охотников до знаний оказалось немного, и Демидов сам разыскивал толковых ребят, уговаривал родителей отдать дитятко в учение. «А я таки купцам губы мажу; да такие головы: думают, будто дети вечно к ним не возвратятся. Хоша план видит, да как баран головой трясет. А со спесивыми улаживаюсь всякими пристойными неправдами», – писал он.
У Прокофия Акинфиевича всегда водились наличные. Немалый доход ему приносила ссудная касса, созданная специально для коммерческого кредитования под залог имущества, да и ростовщичество давало хорошие деньги. Как-то Демидов обронил за обедом: «Ни одного графа не осталось, кто бы не имел на себе долгу от разных приключений».
При всей широте благотворительных жестов Прокофий Акинфиевич был прижимистым кредитором, в котором нередко громко заявлял о себе исконный «норов». Так, дав драматургу Сумарокову в долг без процентов, он вдруг потребовал их уплаты, вынудил продать с аукциона дом и сам же купил его. Аналогично «свел знакомство» с демидовским «норовом» архитектор Баженов.
Чего-чего, а самодурства у Прокофия Акинфиевича было с избытком. Даже по отношению к близким людям. Именно оно, утверждали современники, свело в могилу его первую жену. Через два десятка лет после ее смерти Демидов в 74 года обвенчался с давней сожительницей, бывшей на 36 лет моложе.
Маски сорваны
За богоугодные дела Екатерина II произвела Демидова в действительные статские советники, а Академия художеств заказала его портрет модному художнику Дмитрию Левицкому. Многие искусствоведы считают это произведение лучшей работой Левицкого и полагают: замысел картины продиктовал сам Демидов. Действительно, ни до, ни после Дмитрий Григорьевич не писал таких полотен – явно несоответствующих, даже пародирующих традиционные парадные портреты.
Вопреки канону, предусматривающему смысловую нацеленность всех компонентов картины – одежды, аксессуаров, обстановки, фона – на показ социального преуспевания героя полотна, художник изобразил Прокофия Акинфиевича в разнообразии его вкусов и увлечений. На картинном Демидове вместо мундира с регалиями – домашний жилет под распахнутым халатом и шарф на шее, он изображен хоть и в величественной, но непринужденной позе – левой рукой опирается на садовую лейку, а правой указывает на горшки с цветами, лицо некрасиво, но ярко выражает индивидуальность… Маски сорваны?
* * *
Издавна на Руси были юродивые во Христе, которые говорили и делали то, что не дозволялось другим. Похоже, что именно таким юродивым, только во богатстве, был и Прокофий Акинфиевич Демидов. Во всяком случае, он немало сделал для того, чтобы его считали именно таким…