В 2003-м, после окончания Ярославского государственного театрального института, Дмитрий стал работать в ТАТД и за это время сыграл больше 50 ролей в классических и современных пьесах, написанных авторами разных стран. Список внушительный: Яго в «Отелло» и Пес Крепыш в «Очень простой истории любви», Протей в «Двух веронцах» и Сыромятов в «Медовом месяце Белугина», Борис в «Вечно живых» и шут Фесте в «Двенадцатой ночи»…
Зрители любят этого актера за талант, за харизму, за умение примерять на себя любой, даже самый неожиданный образ.
На сегодняшний день Чепушканов занят в двенадцати постановках – то есть почти каждый вечер выходит на сцену.
– Дмитрий, кого вы играете в новом спектакле?
– У меня там две роли: совершенно замечательный персонаж – Аполлон Полведерский, это некая диковинная статуя, которая сама себя очень любит, а еще – английский лорд.
– Хорошо, что в репертуаре театра вновь появится спектакль о нашем городе.
– Жаль, что предыдущий – «Блоха», созданный по пьесе Евгения Замятина, по разным причинам не остался надолго в репертуаре. Сожалею не только потому, что я был занят в главной роли Левши. Просто та история была сделана режиссером Плетневым и иронично, и шаловливо, и с долей серьезных размышлений.
– Вы там сыграли нашего земляка. В других постановках, идущих сегодня на сцене Тульского драмтеатра, зачастую изображаете иноземцев. В «Стеклянном зверинце» ваш герой – американец, в «Тетке Чарлея» – англичанин, в «Карнавале в Вероне» – итальянец, а в «Пиковом валете» – японец Маса.
– Я не думал об этом: национальность – лишь часть образа, и потом все перечисленные работы – скорее гротесковые, это не глубокое изучение материала. К примеру, Маса в моем исполнении – не точное копирование японского самурая, а скорее гротесковое его представление с точки зрения россиян, этого требовал и жанр постановки. Конечно, какие-то факты из жизни самураев я для себя узнал, когда смотрел фильмы на эту тему, много читал.
– Палочками есть научились?
– Это я и раньше умел. Но на самом деле образ получился ироничным, поскольку требовалось не точное копирование национальных моментов, а правильное решение задачи, поставленной режиссером.
Правда, в «Зверинце» другая история, но и там режиссер Андрей Любимов не делал упор на национальность. И описываемая Теннесси Уильямсом Великая депрессия, творящаяся в то время в Штатах, другие исторические подробности были сознательно убраны, снивелированы, чтобы получилась некая притча. И акценты расставлены иначе – ведь разговор идет о душе. Отличительная черта театра как искусства – он каждый раз ищет новые формы выражения и совершенно другие средства создания нового мира, пытаясь максимально потрясти зрителя.
Хотя мне кажется, что сегодня многие постановщики идут по пути наибольшего облегчения повествования. Полагаю, что это напрасно и похоже на недоверие к зрителю, как будто бы он не поймет сложных замыслов.
Получается, что театр идет по пути, проложенному в 90-е, когда считалось, что у людей и без того много проблем и они не хотят задумываться, переживать, а желают лишь веселиться.
– Но так уж повелось веками, что в театре не только смеются, но и плачут, волнуются, страдают, решают философские проблемы.
– Довольно часто знакомые спрашивают: а что из серьезных произведений можно посмотреть? То есть зритель хочет глубокого откровенного разговора. Нынешнее время требует нынешней правды, нынешней достоверности.
– Театр – это взаимодействие между сценой и зрителем, ведь зритель является творческим участником спектакля. Какой вы видите сегодняшнюю публику?
– Зритель меняется, интеллектуально растет, и я не думаю, что его можно завлечь, только развлекая. Да, был такой момент, связанный с ситуацией в стране, но сейчас все иначе. Радует, когда наблюдаешь, как не только столичные, но и периферийные театры идут на сложные эксперименты и – оказываются правы. Да, в наши дни публика искушена, многое видела, и ее надо попытаться максимально увлечь, а то и спровоцировать.
И для этого годится не только классика, но и современная драматургия.
Да, есть мэтры режиссуры, которым пытаются подражать, – Виктюк, Фоменко, Гинкас. Но вряд ли можно скопировать сложное творение под названием «спектакль», который делается каждый день заново.
И потом, все хорошо в свое время и на своем месте. К примеру, то, что делал Марк Захаров в Ленкоме много лет назад, было не только творением талантливого режиссера, но и порождением той эпохи. Хотя мастера сцены до сих пор в хорошей форме и появилось немало талантливой молодежи, но спектакли там сегодня другие – интересные, качественные, но – другие.
– А вам не хотелось бы попробовать себя в режиссуре?
– Это совсем другая профессия, и зачастую в нее уходят актеры, которые так и не встретили своего постановщика. И потом, это подразумевает определенный пласт знаний, интеллекта, другой взгляд… В общем, мне кажется, что как артист я более органичен.
И мне нужен режиссер – с некоей идеей, видением спектакля, которому я мог бы помочь создать один из образов… А там – кто знает? – может быть, через какое-то время придет такая потребность – ставить самому. Если на актерское не принимают девушек после 23 лет, а парней – после 25, то на режиссуру можно пойти в любом возрасте.
– А каков для вас идеальный партнер по сцене?
– Скорее – партнеры. Это те, кому близка школа Станиславского, – люди, стремящиеся к глубокому изучению профессии, а не поверхностно подходят к ней. А еще есть актеры, которые занимаются даже не самовыражением, а себявыражением…
– И как вы реагируете, если начинается такое «перетягивание», – спасаете спектакль?
– Я никогда не занимался «воспитанием» артистов на сцене, хотя, наверное, это забавно и интересно…
Особенность театра в том, что это творчество коллективное. И если кто-то начнет гнуть свою линию, отличную от первоначальной задумки режиссера, а я стану «выправлять», все равно все в итоге разрушится. Мы же в одной связке, и каждый исполнитель должен привносить ровно столько, сколько нужно. К партнеру нужно относиться чутко, не надо пытаться жестко загнать его в рамки: у человека каждый день – другое настроение, состояние души, и потому один спектакль никогда не будет похож на другой. Как писал Станиславский: «Не амплуа, не жанр, не традиция дают законы творчеству, а личность актера, его способность откликаться на окружающий мир, переживать его…»
– Вы все это говорите как настоящий рыцарь театра… А когда работали над образом Масы, сталкивались с бусидо – кодексом чести самурая. Каков ваш личный кодекс чести?
– Есть много изящных формулировок, вроде «жизнь – Родине, сердце – даме, душу – Богу, честь – никому», как говорили русские офицеры, и были правы. В разном возрасте какие-то красивые высказывания нам близки. Но мы меняемся... Понятно, что есть вечные ценности, они всегда остаются незыблемыми… Надо просто жить по-человечески, признавать свои ошибки, не осуждать, прощать и любить – и других, и себя, стараться не навредить окружающим – последнее уже из кодекса чести врачей, но, думаю, подходит для всех нас. И даже стараясь сделать что-то хорошее, нужно оценить последствия: а вдруг человеку от нашего вмешательства станет только хуже, не ведут ли наши благие намерения не в ту сторону? Но раз уж вспомнили об офицерах прежних времен, то на сегодняшний день мне близко их же высказывание: делай, что должно, и будь что будет. Мне кажется, что человек в каждый период своей жизни старается делать самое лучшее, на что способен в этот момент. Потому что вряд ли кто-то сознательно желает сделать плохое. Другое дело – что для тебя считается хорошим или плохим?..
– Какие у вас любимые книги, фильмы?
– Мне нравится все, что качественно сделано, и не важно, в какое время и в какой точке мира. Если брать кино, то любимые режиссеры – Нури Бильге Джейлан, Александр Сокуров, Андрей Звягинцев, Василий Сигарев.
Читаю то, к чему лежит душа в данный момент, сейчас «Отверженных» Виктора Гюго: недаром считается, что хорошие книги надо перечитывать всю жизнь – каждый возраст открывает в них что-то новое.
– А в какую страну хотелось бы поехать? Ну представим на минуту, что вам Дед Мороз предлагает такой подарок – путешествие в…
– Пожалуй, в Париж – город, описанный многими литераторами. Еще хотелось бы посетить Китай или Япония. То есть Восток и Запад, все как на сцене.
