Каким был последний путь писателя, что сопровождало похороны и что выплеснулось на поверхность после того, как на краю оврага в Старом Заказе появился скромный могильный холмик – об этом мы знаем от его современников и из печати тех лет…
Скорбь
Похороны Толстого собрали не более трех-четырех тысяч человек. «Для всей России, для похорон Толстого это – цифра ничтожнейшая. Но ведь было сделано все, что только можно, чтобы лишить похороны Толстого их всероссийского значения», – отмечал приехавший в Ясную проводить Льва Николаевича в последний путь поэт Валерий Брюсов. По его свидетельству, за прошедшие со дня смерти Толстого трое суток не было физической возможности попасть из дальних местностей в Ясную Поляну. Запрещено было отправлять экстренные поезда из Москва – о запрете объявили лишь поздним вечером, чтобы нельзя было воспользоваться окольными путями по Рязанской и Брестской железным дорогам. Тысячи желающих попрощаться с великим старцем остались на вокзалах – «прибыть могли только жители окрестных деревень, Тулы да небольшая горсть москвичей».
Брюсов описывает проводы Льва Николаевича в последний путь, превратившиеся в первую в Россия гражданскую панихиду: «Растворяются двери и тихо, медленно выносят гроб. Его несут сыновья Толстого. Кто-то начинает:
– Вечная память.
Подхватывают все, даже те, кто не поет никогда. Хочется слить свой голос с общим хором, с хором ВСЕХ. В эту минуту веришь, что этот хор – вся Россия.
– На колени!
Все опускаются на колени перед гробом Толстого».
У могилы «студенты употребляют все усилия, чтобы сдержать толпу. Любопытные унизали все деревья, висят на высоте, уцепившись за ветки:
– Вечная память!
Молодые голоса наполняют строгим, молитвенным напевом чистый осенний воздух. Снова все опускаются на колени. Остаются стоять только несколько полицейских. В лесу, за деревьями, выжидательно держится отряд казаков с винтовками в руках. Гроб опускают в могилу, вырытую в мерзлой земле местными крестьянами… Все свершилось просто, но было в этой простоте что-то более сильное, чем волнения и шум многотысячных толп на иных погребениях. Словно кто-то подсказал всем, как надо себя вести в эти часы, и похороны Толстого… были достойны Толстого. Или вернее: были достойны России».
Под неусыпным оком
Еще за несколько дней до смерти писателя министр внутренних дел вовсю раскрутил полицейско-жандармскую машину, которая и без того неустанно следила за Львом Николаевичем по всему его последнему маршруту. Секретной телеграммой рязанскому губернатору было предписано «принять предварительные предупредительные меры к недопущению открытых демонстраций и противоправительственных или противорелигиозных выступлений со стороны единомышленников писателя» и «иметь наготове» в ближайших городах от Астапово «достаточные отряды конной стражи».
О смерти Толстого было незамедлительно доложено по инстанциям, на что сверху последовали дополнительные инструкции о мерах предосторожности. О содержании инструкций общественность, конечно, не знала, но их реализацию видела собственными глазами. Тульская газета «Молва», например, сообщала, что утром в витрине магазина Юдина на Киевской улице был выставлен убранный цветами портрет Толстого, но «по требованию Полиция цветы были с портрета сняты», а из «Москвы и Петербурга на ст. Козлова Засека прибывают эшелоны жандармов». И если в «эшелонах жандармов» еще можно усомниться, то уж телеграмма министра внутренних дел от 26 ноября (13-го по старому стилю) никаких сомнений не вызывает. Вот что он предписал губернаторам: «Неукоснительно подавлять силами полиции всякие уличные демонстрации, сходки учащихся, их выходы из учебных заведений толпой».
Кстати, при жизни Лев Николаевич был своего рода рекордсменом по количеству секретных дел с материалами установленной за ним слежки – они есть в архивах не только высших российских структур от министерств до Святейшего Синода, но и в архивах различных местных управляющих подразделений – губернаторских канцелярий, полицейских и жандармских управлений, и так далее. На многих делах стоит стародавняя пометка «Хранить всегда».
Низкопробные барышники
«Когда… процессия с гробом Л.Н. Толстого вступила в Ясную Поляну и на крыше знаменитого яснополянского домика я увидел представителя фирмы кинематографистов, я был возмущен, но еще ничего не понял, – вспоминал репортер «Тульской молвы» 6/19 ноября 1912 года. – Но когда на другой день тульские кинематографы уже получили готовые ленты и объявили условия пользования – сто рублей в день, – я понял все… Одна только Тула уплатила предприимчивой фирме контрибуцию в сумме 600 руб. Словом, фирма имела «доход», и доход немаленький, из-за которого не то что на крышу, а на трубу можно полезть».
До боли грустно, что нашлось немало людей, которые траурный для всего мира день обратили в «коммерческий оборот» и у свежей могилы устроили торгашескую пляску, писала газета. Одни «успели к моменту похорон выбить оловянные медали в память Л. Н. Толстого и когда вы шли за гробом, дергали вас за рукав и звали в свою лавочку», другие «выкопали откуда-то старье, снабженное портретом Л. Н., и весь день кричали по улицам Тулы: «Последнее произведение Толстого. Вместо рубля – пять копеек!». Некий виноторговец яз Ярославля через несколько дней после похорон писателя письменно предложил наследникам продать десятину земли близ могилы покойного на предмет постройки гостиницы для приезжающих «в память великого писателя».
«Танцем толстокожих» метко назвала газета этот разгул барышников, с вожделением поглядывавших на свежую могилу и даже саму память о Льве Николаевиче.
…и политические спекулянты
«Смерть величайшего писателя земли русской, утрата гения, которым гордилось все человечество, завидовавшее родившей его России, болезненно ярко обозначила, в каких тяжелых, ненормальных, невыносимых условиях мы продолжаем прозябать», – так начинается передовица столичной газеты «Речь», вышедшая 24 ноября. И далее: «Стыдно и больно думать о том, какие последствия вызваны у нас этой трагической смертью. Она разожгла, вернее, ею хотят воспользоваться, чтобы разрушить уснувшие страсти, чтобы свести старые счеты… Последнее заседание Государственного Совета останется навсегда одной из самых мрачных страниц нашей современности. Председатель, со своей стороны, употребил все средства, чтобы умиротворить победную жажду хозяев положения. Были пущены в ход и закулисные влияния, чтобы убедить правых, по крайне мере, не афишировать позорного отношения к национальной гордости… Те же ненормальные условия, с другой стороны, проявляются и в отношении молодежи к священной памяти. Несомненно, как сказала старушка Жорж Занд, когда молодежь не может проявить все, что у нее есть на душе смелого и честного иначе, как покушаясь на общественные устои, значит, общество очень плохо».
До революций 1917-го года оставалось семь лет…
