– Игорь Викторович, получается, в вашей творческой биографии были детство, юность и зрелость…
– Только если говорить о возрасте зрителей: я никогда не делю театры на «взрослые» и «детские». Выкладываться по полной приходилось везде, да еще неизвестно, где публика сложнее. Взрослый человек в театре, как правило, хорошо воспитан и интеллигентен, и актерский промах может вежливо «не заметить», а попробуй при детишках ошибиться: такого наслушаешься, что долго потом не опомнишься.
– Первую роль помните?
– Как ее забыть, если она делалась в экстремальных условиях, и пришлось не входить в образ, а влетать в него. Я тогда только приехал в Пензенский кукольный, где готовился к сдаче спектакль «Холодное сердце». Актер, играющий роль Петера, скажем так, не поладил с законом, и режиссер поставил меня перед фактом: должен его заменить и за два дня выучить текст. Я смутно помню себя на премьере: играть пришлось в живом плане, вокруг существовали куклы, уйти хоть ненадолго за кулисы и подсмотреть слова не было никакой возможности. Главное – ничего не перепутать, не попасть под опускающийся штанкет, не подвести партнеров – все, как в дыму, в угаре. Но отработал и даже удостоился похвал.
– Ну это еще, наверное, были «цветочки» по сравнению с текстами на французском, немецком и английском, которые вам потом приходилось заучивать…
– Да, существовал период в Тульском государственном театре кукол, когда мы выезжали на гастроли в города-побратимы – Филлинген-Швеннинген и Олбани. Спектакль был один и тот же – «Красная Шапочка». С нами работали преподаватели иностранных языков, чтобы юные зрители в Германии и в Штатах хотя бы понимали, о чем идет речь, и мы то запоминали фразы, помня что-то из школьной программы, то просто, по актерской привычке, заучивали текст-абракадабру, записанный русскими буквами. Правда, на французском мы играли всего один раз – для десантников из этой страны, гостивших в Туле. Среди декораций возвышалась Эйфелева башня, героиня носила берет, и между нею и Волком завязывались даже некоторые интригующие отношения – постановка-то была для взрослых, которые хохотали невероятно: то ли постановка нравилась, то ли наше коверканье иноземных слов. Правда, юным немцам и американцам мы все преподносили, как и описал Шарль Перро, при этом наделяя персонажей характерами, добавляя мимики, жестов, чтобы усилить эффект.
– А иноземные девы, как рассказывают, визжали от восторга, когда кукловод Лучихин улыбался в зал, шевеля тогда еще черными усами…
– Было и такое. Но мне больше запомнилось то, что эти зрительницы даже в нежном возрасте были чрезвычайно раскормлены. Я вспоминал соотечественниц и с удовлетворением отмечал, что самые красивые девчонки – у нас в России. Ведь у них там образ жизни другой: даже пятнадцать метров до магазина не пешком идут, а на машине едут. Только однажды по-настоящему красивую девушку и увидели, помню, идем с коллегами по улице, а впереди – вылитая Наоми Кэмпбелл, мулатка-шоколадка. Но это – одна среди сотен и тысяч, а у нас в Туле выйдешь из дома, а навстречу тебе – красавицы всех возрастов. Так и хочется воскликнуть: «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна…»
– Но путешествовали вы немало, причем чаще – именно по Африке.
– Да, с женой Аленой были в Египте, в Тунисе, в других странах. Как люди творческие, мы умеем проникаться настроением, духом данной страны, особенно, когда ездим на экскурсии и словно погружаемся в ее историю. Там другая культура, другая религия, и все это выглядит притягательно, интригующе, но только на время пребывания. То есть мы словно влюблялись в данную страну, восхищались всем лучшим, что есть в ней, возвращаясь домой, с горящими глазами рассказывали родным и друзьям о своих приключениях, дарили сувениры, угощали нехитрыми лакомствами, что привезли с собой. А потом все постепенно выветривалось, и когда смотришь теперь на эти снимки, думаешь: «А дома-то лучше…»
– Кстати, для главных ролей в «Одноклассниках» и «Эзопе» вес сбрасывали. Каким образом?
– Бегаю, играю в волейбол в Белоусовском парке. А когда там работали танцплощадки, любил ходить на вечерние тусовки. Правда, не столько танцевать, сколько наблюдать за людьми. Потому что на сцене приходится порой оказываться в ситуациях, которых в твоей жизни быть не может. И тогда помогают воспоминания об определенном типаже, а на танцплощадке происходят такие мини-спектакли! Тут тебе и драма, и комедия… Потом из подсмотренных жестов, взглядов, поступков ты сплетаешь персонаж. Наша профессия невозможна без логики, почти математического расчета: вычисляешь каждую мелочь в характере своего героя.
– В «Одноклассниках» тонкий и интеллигентный Игорь Викторович Лучихин превращался в «нового русского», готового все и всех купить и продать: это же совсем другая порода людей.
– В том-то и дело, что мой герой не всегда был таким, и в разговоре с первой любовью, которую играет Ольга Красикова, он порой становится таким беззащитным, трепетным, чувствуется, что воспоминания юности – самое дорогое, что у него есть, а вовсе не капитал, полученный разными способами. Другое дело – роль «хозяина жизни» в «Эзопе»: там мой персонаж просто не понимает, почему раб, ничтожество с его точки зрения, выходит победителем из всех ситуаций. Вот и приходится ему, такому всемогущему, хоть и с опозданием, но проходить жесткую «школу жизни» и посещать ее «уроки». И зритель подчас даже сочувствует, видя растерянный, а не самодовольный вид, и все ту же беззащитность, которая есть у каждого: нет человека без «ахиллесовой пяты», это нам еще мудрые древние греки подсказали. И ты на сцене в той или иной ситуации уже знаешь, как отреагирует публика на поступок, реплику, молчание.
– Но неужели вы способны просчитать реакцию детей? Это же непредсказуемая публика…
– Их всегда можно понять, если вспомнить себя в этом возрасте: что тебя изумляло, что радовало – те первые впечатления никуда от нас не уходят. И не надо говорить, что сегодняшние дети отличаются от тех, что были полвека назад: обилие мультфильмов и компьютерных игр не в силах уничтожить детское ожидание чуда, радости от прихода «всамделишного» Деда Мороза на Новый год. Вы посмотрите, с каким энтузиазмом современная малышня на утренниках в театре общается с актерами: никакого скептицизма и сплошной восторг.
– «Детское живет в человеке до седых волос», – утверждал Александр Грин, который, видимо, вам близок. Ведь даже вашу дочь зовут Ассоль.
– Моя мама очень любила этого писателя, меня хотела назвать Греем, но не сложилось, поэтому выбрала созвучное имя Игорь. А когда мы пришли регистрировать мою дочь, в загсе молодая сотрудница поначалу устроила целый скандал: «Такого имени нет в списках!» Но убеленная сединами заведующая романтически улыбнулась: «Трогательно и прекрасно…» И теперь актриса Ассоль Лучихина играет на сцене ТЮЗа, продолжая семейную традицию.
– Ваши родители, Майя и Виктор Лучихины, были известными в России кукловодами, вы росли за кулисами. Наверное, уже тогда знали, кем будете?
– Учителя пророчили мне карьеру математика, поскольку эта дисциплина давалась легче всего, на контрольных заставляли решать по три варианта, чтобы как-то занять, иначе начинал вертеться и всем подсказывать… Потом я захотел стать милиционером, но стал актером. Кстати, надел однажды форму в спектакле «Семья вурдалака», и на фестивале критики оценили мою роль: очень достоверно.
– Значит, склонность к точным наукам полезна в лицедействе, чтобы «алгеброй гармонию поверить»?
– И это присутствует. Но главное – беседа с залом, когда ты не давишь, не властвуешь, не навязываешь собственное мнение, а рассуждаешь. И через чувства, которые показываешь, находишь единомышленников, причем даже среди тех, кто вначале скептически взирал на сцену… Моя профессия – это всегда риск, испытание себя. Актерский организм так создан, что воображение порой заменяет опыт, и искренность актерская тоже идет от воображения. Меня этому учили, и я это стараюсь выполнять, выходя на сцену.
– Это сложно?
– Порой устаешь, но «надо» – великое слово, и ты играешь уже на нерве, превосходя самого себя. Я предпочитаю актерскую искренность на сцене: зритель должен получить то, за чем пришел – он должен со-пе-ре-жи-вать с тобой, с твоим героем. Он должен вместе с вами обрадоваться, полюбить, погрустить, вместе подумать, а порой и поплакать. И вместе с тобой испытать всю гамму, всю палитру человеческих чувств, эмоций. И чем чаще люди будут приходить в театр, тем чаще они будут становиться самими собою, а не теми, кого они играют в повседневной жизни. В этом смысле театр – это душевная терапия.
