Недруги шептались, что рецепт бронестекла Борис Петрович Зверев привез из загранпоездки «под ногтем мизинца». Но те, кто знал его биографию, безоговорочно называли эти пересуды полной ерундой: первую зарубежную командировку он получил в 1944-м году, когда был отправлен в Англию для знакомства с рядом новых производств, вторую – в Германию в 1945-м. А бронестекло начали устанавливать на самые первые штурмовики Ил-2 еще в 1941-м, незадолго до начала Великой Отечественной войны.
Зато достоверно известно, что к концу войны в лабораториях Англии и Германии снятые со сбитых советских самолетов прозрачные бронеколпаки тщательно изучали, пытаясь разгадать секрет их рецептуры. И в этом нет ничего удивительного: они изготовлялись по совершенно иной, «зверевской» технологии.
Начало пути
«Родился я в 1915 году в с. Торхово Тульского района Тульской области в семье служащего, – писал Зверев в автобиографии. – Отец мой с 1917 года работал помощником директора по найму на Тульском оружейном заводе и с 1923 года в различных организациях Наркомтяжпрома вплоть до 1935 года. Мать – домашняя хозяйка, в настоящее время живет в Туле. С пяти лет после изрядной домашней подготовки меня отправили учиться в третий класс тульской единой трудовой школы, которую окончил в 1930 году. С 1930 по 1933 годы обучался в Бобриковском химическом техникуме. После окончания работал аппаратчиком, начальником смены, начальником опытных производств. В 1939 был откомандирован Наркоматом на пуск завода № 148 в г. Дзержинск. На этом заводе проработал до 1949 года и был откомандирован министерством на пуск завода в Кирово-Чепецк… В 1937 начал обучаться в вузе без отрыва от производства и закончил в 1944 году».
Выходит, что при разработке бронестекла Борис Петрович был всего лишь студентом-заочником и даже не имел высшего образования…
Бронетезка вождя
23 июля 1941 года директор дзержинского завода № 148, незадолго до того получившего кодовое название «Рулон», в соответствии с полученными из Москвы указаниями подписал приказ об освоении производства бронестекла. Назвали его сталинитом – то ли в честь вождя, то ли за необычайную, стальную прочность.
Прозрачная броня состояла из двух слоев: подушки – листового оргстекла толщиной до 35 мм, полученного химическим путем, и экрана, сложенного из отдельных таблеток закаленного силикатного стекла. Западные специалисты шли другим путем. Англичане, американцы и немцы делали прозрачную броню из незакаленного силикатного стекла, склеенного специальной пленкой. В основу советской технологии были положены исследования, проделанные под руководством Зверева на опытной установке. Полученные опытные образцы продукции получили одобрение военных: бронестекло выдерживало пулеметные очереди и даже выстрелы 20-миллиметровых скорострельных авиапушек.
Однако одно дело – выпуск продукции малыми партиями, и совсем другое – ее изготовление в промышленных масштабах. Инженерам пришлось найти ряд новых решений, чтобы впервые в мировой практике получать в достаточных количествах утолщенную стеклянную ленту и качественно полировать ее. Доработки требовал и материал экрана, хотя фронт ждать не мог.
К середине октября 1941 года «Рулон» начал ежедневно выпускать по 32 комплекта бронеколпаков для штурмовиков и истребителей, а вскоре довел их выпуск до 40 комплектов. Аналогичное производство развернули также в Челябинске, на эвакуированном из Ленинграда заводе.
«Подарок» к именинам
На пике немецкого наступления на Москву авиация врага разбомбила столичный завод, с которого «Рулону» шли поставки пластификатора. В результате остановилось производство бронеколпаков, прервалась и отправка самолетов на фронт. Замену необходимому материалу срочно искали по всей стране, нашли в осажденном Ленинграде и переслали в Дзержинск самолетами. Отправка штурмовиков возобновилась. Но, видимо, замена оказалась не самой удачной: через несколько месяцев летчики пожаловались, что бронекозырьки начали зеленеть.
«В Москве завели дело о вредительстве, создали государственную комиссию во главе с Маленковым, в состав которой вошел Василий Сталин, – рассказывал журналист и писатель Николай Сластников, который первым открыл читателю секретную фигуру изобретателя бронестекла. – 15 мая 1942 года, как раз в день рождения Зверева, его и еще двух коллег отправили на грузовике в столицу с запасом сухарей и сменного белья... Плохо пришлось бы «немецким шпионам», не вмешайся в ход расследования сын Сталина, курировавший к тому времени авиационную промышленность. Именно он убедил членов комиссии, что наши самолеты выходят из строя гораздо раньше, чем успевает позеленеть бронестекло: в течение двух недель их либо сбивают, либо они отправляются в ремонт. Дело прекратили».
Совершенствование бронестекла продолжалась. Химикам удалось-таки добиться, чтобы оно не теряло прозрачности под воздействием света и атмосферных явлений. Решили и другую проблему – появления при прямом попадании пули мелких трещинок, ухудшавших обзор летчику. В октябре 1943 года совещание при 1-м главном управлении Наркомата химической промышленности признало работу по повышению качества бронестекла законченной и приняло решение о распространении опыта «Рулона» на другие заводы. А в 1946 году Борис Петрович Зверев был награжден Сталинской премией «за создание и освоение в промышленности отечественного органического стекла, нашедшего применение в производстве прозрачной авиационной брони».
С грифом высшей секретности
«Ей-богу, я так и не знаю, за что отец получил вторую и третью Государственные премии», – признавалась дочь Бориса Петровича. Спектр его творческих интересов был, действительно, весьма широк и закрыт от широкой публики. Например, на «Рулоне» было создано первое в СССР производство ацетона путем окисления изоприлового спирта – этот способ экономил стране ежегодно около двух миллионов тонн пшеницы, которая прежде шла на изготовление ацетона. После разрушительного землетрясения в Ташкенте, когда в большом количестве потребовались психотропные препараты, Зверев разработал принципиально новую линию по их выпуску. Он занимался синтезом фторорганических продуктов, искусственными клапанами сердца, работал на зарождавшиеся атомную и космическую отрасли…
В семейном архиве есть несколько снимков, на которых Борис Петрович запечатлен с первыми космонавтами Юрием Гагариным и Германом Титовым, когда они вместе отдыхали в форосском санатории в сентябре 1961 года. На обратной стороне одной из фотографий Гагарин собственноручно написал свой домашний адрес и номер телефона. Судя по всему, отмечал Сластников, космонавты и Зверев подружились, но «как произошло знакомство и получило ли оно продолжение – неизвестно. Неизвестно также, о чем они столь оживленно беседовали. Очевидно одно: не будь у истоков химической промышленности СССР таких людей, как Б.П. Зверев, ни одна ракета не преодолела бы земного притяжения».
«Внимание! БП на территории!»
На дзержинском заводе были созданы первые в Советском Союзе полупромышленные производства фтора и гексафторида урана, используемого для обогащения и дальнейшего восстановления природного урана. Для развития этого направления в более широком масштабе Зверева направили главным инженером Кирово-Чепецкого химкомбината. «Наш завод наряду с челябинским и свердловским стал одним из трех китов, на которых строился ядерный щит СССР. Так вот, именно для создания этого кита и прибыл на завод уранщик Борис Петрович Зверев с когортой уже проверенных в Дзержинске кадров», – вспоминал бывший механик одного из ведущих цехов этого предприятия Анатолий Горяев. Его рассказ о БП (так меж собой величали Зверева химики), опубликованный на городском сайте Кирово-Чепецка, дополняет образ Бориса Петровича яркими человеческими чертами.
По словам Горяева, Зверев мог быть «безжалостным, но никогда не был ни злопамятным, ни мстительным и всегда ценил людей, умеющих при любых обстоятельствах найти решение и добиться успеха… Со скоростью хорошего преферансиста он мгновенно перебирал варианты и находил правильное решение. Иногда, даже интуитивно, с первого взгляда на расклад обстоятельств. Шел как-то БП мимо цеха № 1 и увидел на склоне бомбоубежища отдыхающих на солнышке рабочих. Не сказав никому ни слова, он пришел к себе в кабинет – и в тот же день вышел приказ о сокращении численности цеха на то количество штатных единиц, сколько людей он увидел на бомбоубежище. После этого случая диспетчер завода всегда сообщал начальникам основных цехов: «Внимание! БП на территории!» И это был сигнал тревоги».
Примечательно, что к техническому творчеству во времена Зверева инженерно-технический персонал основных цехов вынуждали насильно: «Мы обязаны были еженедельно посещать техническую библиотеку и как минимум читать листки научно-технической информации, выбирать то, что можно применить в цехе, и в конце месяца отчитываться у начальника цеха, который и определял, что внедрять и оформлять в виде рацпредложения. Тому, у кого месяц-два не было предложений, Зверев с подачи начальника цеха снижал премию на 25 процентов. Премии в то время составляли 60 процентов оклада – так что это был эффективный стимул к техническому творчеству. Вначале это возмущает – творчество и насилие несовместимы, но со временем привыкаешь, творчество начинает приносить радость и самоуважение».
Горяев подчеркивает: «Влиял БП на нас не силой и громкостью голоса, а умением найти, увидеть и ткнуть носом в наши недоработки, просчеты, ошибки, недостаточную настойчивость, неполную выкладку, ложь, крутеж и прочие человеческие слабости — и выжигал их из нас каленым железом. Подставляться Борису Петровичу своей неделовитостью или непорядочностью было весьма опасно… Ему приписывают авторство таких фраз – «больной на недержание слова», «не доделан при рождении, да еще врет». Такая оценка была хуже, чем если бы он выматерил, но он не матерился – это у нас не было принято и считалось неприличным. Так что любитель крепкого словца начальник снабжения в горячей ситуации выражался молча, только шевеля губами».
И дальше: «Характер и стиль работы БП выработались за длительные годы ответственнейшей работы в военное и послевоенное время, когда промахи, недоработки и осечки были весьма опасны. Он сохранил этот стиль и в то время, когда такой опасности уже не было, и работал, как когда-то ЦСКА играл в хоккей – с полной выкладкой и только на успех и победу! Такой стиль работы и такой характер привели к тому, что к пятидесяти годам БП надорвал сердце и работать в своей манере уже практически не мог. А по-другому, недобросовестно и не выкладываясь на полную, – не хотел. Поэтому и решился на операцию, которая из-за халатности медперсонала хваленой клиники оказалась неудачной: многоразовой и, в конечном счете, смертельной».