Заслуженный артист РФ Дмитрий Коган приехал в наш город с удивительным проектом «Пять скрипок» и отыграл концертную программу в областной филармонии в сопровождении камерного оркестра «Московская камерата».
Представляя маэстро тульским журналистам, директор ТОФ Елена Руднева отметила, что это выступление можно назвать знаковым событием для культурной жизни региона. Данный проект поистине уникален: музыкант играет на инструментах, привезенных из разных стран, созданных величайшими мастерами прошлого.
– Этот тур по странам мира был задуман четыре года назад, в него каждый раз входят новые инструменты, с которыми мы гастролируем по разным городам. И я очень рад, что Тула включена в него: в вашем городе я выступаю с детства, и у меня сложилось о нем самое лучшее впечатление, – сказал Коган. – Играть для туляков – большая радость и большая честь. Инструменты, которые сегодня вам предстоит услышать, можно аккумулировать из коллекций, где они хранятся, лишь на полтора месяца в году. Этап «Пять скрипок – 2015» начался 30 марта в Лондоне и заканчивается сегодня – в городе оружейников. А затем они отправятся к своим владельцам.
– С каким чувством вы берете в руки скрипки, созданные несколько веков назад, и с какой из них у вас лучше «складываются отношения»?
– У меня здесь возникает только одно сравнение: это все равно что общаться с пятью потрясающими красавицами. И если одну похвалить, то остальные четыре обязательно отомстят: это же не просто музыкальные инструменты, а живые существа – каждая со своим характером, со своей «биографией», недаром и форма скрипки напоминает женскую фигуру. И когда у меня спрашивают, какую предпочитаю, я отвечаю: «Все!»
Самая старая из них изготовлена Николо Амати в 1665 году, за ней по возрасту идет та, что выполнил Антонио Страдивари в 1721-м, инструмент Джузеппе Гварнери дель Джезу был создан в 1728-м, следующая – работы Джованни Батиста Гваданини 1764 года. Это все скрипки великих итальянцев, а самую «молодую» создал француз Жан-Батист Вильом в 1852 году. У каждой – свое звучание. К примеру, великий Страдивариус, как он подписывался по латыни, в своих инструментах ближе всего подошел к тембру человеческого голоса, за что был удостоен славы, какой не знали ни его предшественники, ни последователи. Работы Амати – небольшие, с нежным, звенящим и удивительно певучим серебристым звуком. Инструменты Гварнери были популярны у великих исполнителей прошлого: Никколо Паганини, Анри Вьетана, Фрица Крейслера.
– Много ли времени было отведено вам на репетиции – фактически на знакомство с вашими «красавицами»?
– Когда они прибыли, у меня было всего три дня, чтобы привык-нуть к инструментам, что было достаточно сложно. Но подобные испытания в жизни музыканта случаются часто, да и выхода не было. Ну а после первого концерта стало уже легче…
– Кто составлял программу выступлений?
– Как всегда произведения подбираю я сам исходя из возможностей скрипок, их индивидуальности, стараясь как можно лучше раскрыть их перед зрителями. Не сочтите за бахвальство, но это может сделать только исполнитель, чувствующий инструмент, у организаторов проекта другие задачи.
– В том числе – охрана этих бесценных экспонатов?
– Разумеется. Все меры безопасности в данном туре соблюдены в соответствии с контрактом, хотя в некоторых городах предосторожность бывает даже излишней. К примеру, пару лет назад в одном региональном центре местный министр внутренних дел приставил к нам со скрипками целый автобус омоновцев – с автоматами, в камуфляжной форме: как будто бойцы отправляются к месту боевых действий, а не в филармонию. Причем парни не только днем меня сопровождали на репетицию и на концерт, но и ночью стояли в дозоре под дверью гостиничного номера. Признаюсь, я себя при этом чувствовал неуютно, как заключенный. Но когда обратился к старшему по званию, чтобы оставил лишь одного человека, да и то на первом этаже отеля, тот ответил, что приказ министра может отменить только сам министр, а он на выходные уехал и телефон отключил. Пришлось смириться…
А однажды на таможне в Германии служитель закона проявил бдительность. Я летел на концерт вне данного проекта и с собой в специальном кейсе вез три скрипки. Таможенник заинтересовался, зачем мне так много, смотрел недоверчиво: а вдруг я спекулянт или террорист, действующий под таким благовидным прикрытием? И потребовал, чтобы я сыграл. Что оставалось? Я вынужден был дать импровизированный концерт в аэро¬порту под шум моторов и разговоры пассажиров, объявления рейсов, доносящиеся из динамиков. Потом мой контролер вдруг куда-то ушел, я уже подумал, что сейчас начнутся неприятности. А он вернулся с толпой коллег и попросил сыграть еще и для них. Отказать было бы невежливо, но чувствовал я себя не лучшим образом – вокруг образовалась небольшая толпа, люди фотографировали меня на камеры, на мобильные телефоны…
– Насколько сегодня, по-вашему, востребована классическая музыка?
– Отвечу так: я никогда не чувствовал ее невостребованности, она просто необходима людям, и так будет всегда. Конечно, скрипач или пианист никогда не будут так популярны, как эстрадный певец или рэпер, но исполнители в другом жанре могут появляться и исчезать, а классика вечна. Это, кстати, единственный вид музыкального искусства, который лечит болезни. Я недавно приходил в один крупный кардиологический институт к его директору, и тот мне показал инновационное отделение. Там несколько палат так технически оснащены, что пациенты слушают произведения «для сердечников»: Гайдна, барочную музыку, старых итальянцев, Чайковского, Глинку. Я был удивлен и обрадован одновременно.
– Почему сегодня не рождаются ни Шостаковичи, ни Прокофьевы? Считается, что такое происходит на рубеже столетий, а вот он, рубеж, миновал и – ничего…
– Музыки при этом пишется много, хотя я не вижу шедевров… Вообще мы многого хотим, мы желаем, чтобы гении появлялись на свет регулярно, а такого не бывает. Так уж Бог распоряжается, что в какой-то точке земного шара появляется на свет незаурядная личность – чтобы потрясти, изумить. Но последним гением в музыкальном мире был Шостакович, остальные – лишь профессионалы. Думаю, надо подождать. А пока происходит одно неприятное явление: классическая музыка адаптируется к современному исполнителю, даже по-настоящему талантливые люди грешат тем, что выдают шоу на сцене.
– Вы не собираетесь идти по этому пути?
– Нет, мне комфортно и так.
– Какие телеканалы вы смотрите?
– В основном новостные программы – в машине, в аэропорту, и уж никакие шоу не смотрю никогда, на это просто нет времени.
– А как отдыхаете?
– Очень хочу базово заняться спортом, но не получается. А так – люблю водить автомобиль, люблю хорошее кино, люблю просто слушать музыку. Но вот отдыхать так пока и не умею. Знаете, вчера по телефону говорил с другом, который старше на 20 лет, всю жизнь занимался бизнесом, был загружен, шел от одной цели к другой. И вот он мне сказал: «А сейчас учусь отдыхать…» А я куда-нибудь уеду на пару дней, и начинается: сто звонков, потом разучиваю новое произведение, хотя это и необязательно...
– Вы как-то сказали в интервью, что музыкант на концерте выкладывается, как спортсмен на трассе.
– Да, в моей профессии элемент «физики» присутствует – режим, техника игры: мало чувствовать, надо уметь донести это до публики, а все делается руками, как ни крути. Другое дело, что в спорте не всегда присутствует духовная составляющая, хотя, говорят, Марадона именно творил на поле, а не просто играл.
– Да плюс еще и психология: приходится общаться с невероятным количеством людей. Ваш отец, известный дирижер, учил вас этому?
– Что касается семейных связей, то деда своего я не застал: Леонид Коган умер, когда я был еще грудным ребенком. А с отцом у нас всегда были довольно сложные отношения, у него другой подход в работе с коллективом, нежели у меня. Я вообще считаю, что каждый артист – это индивидуальность, и передача опыта и навыков здесь невозможна.
